Некоторые размышления о динамике отношений внутри общества в нагорно-карабахском конфликте

Аналитика

Опубликовано первоначально на английском в Декабре 2010 года

Одна из самых малоизученных областей нагорно-карабахского конфликта – это процесс вовлечения обычных граждан и постепенное разрушение отношений внутри общества, которое сопутствовало значительным политическим и социальным трансформациям. В тоже время демонизация “других” и создание и поддерживание образа врага остаются основным препятствием на пути успешного урегулирования нагорно-карабахского конфликта. В данной статье представляется краткий обзор этнографического исследования проведенного автором статьи в Азербайджане, Армении и Нагорном Карабахе в период между июлем 2008г. и мартом 2009г. В общей сложности были проведены 50 интервью, относительно различных аспектов развития и радикализации нагорно-карабахского конфликта в период с конца 80-ых и до начала 90-ых. Выборка интервьюируемых включала в себя как представителей элиты, так и обычных людей. Полный отчет и подробные заключения о результатах исследования будут представлены в диссертационной работе автора.

В ходе нагорно-карабахского конфликта принятые нормы сосуществования претерпели изменения, так как многие члены неэлитных групп стали националистами только в ходе коллективных действий, и не являлись таковыми до их начала. Нисколь не отрицая значимость влияния элиты и националистов- интеллектуалов, которое весьма обширно представлено во многих научных докладах о национализме, данная статья представляет собой попытку привести доводы в пользу того, что трансформация межличностных отношений на микросоциальном уровне зависит не столько от манипуляции элит, сколько от продолжительного переосмысления прошлых и настоящих ситуаций посредством интеракции с другими представителями той же группы, и частично посредством постоянного пересказа историй передаваемых на уровне слухов и других источников непроверенной устной информации, которые фильтруются коллективными воспоминаниями о событиях прошлого.

То что, имел место, тщательно спланированный сценарий политической элиты, иначе говоря, восприятие конфликта, как чего-то организованного “сверху” политиками-манипуляторами, совершенно отчетливо признается как армянами, так и азербайджанцами во многих постконфликтных оценках:

Когда-то у нас были очень дружественные отношение, и каждый раз, когда мне говорят, что конфликт очень сложный, я всегда отвечаю, что на самом деле все очень просто. Мы не хотели вражды между двумя народами… межличностные отношения очень важны в регулировании конфликта… (интервью автора с азербайджанским активистом, 15-ое января, 2009г., Баку .)

У нас были хорошие отношения с азербайджанцами…Во всем виновата верхушка… Все это начали они… Обычные люди здесь не причем (интервью автора с армянкой, 15-ое июля, 2008г., Ереван).

Возможно, наиболее общепринятое объяснение конфликта – это то, что один из самых известных ученых в области этнических конфликтов Стьюарт Джей Кауфман, называет “манипулирующим руководством”, согласно которому, конфликт был спровоцирован руководством, пытающимися сохранить свою власть при меняющихся обстоятельствах. [Kaufman, 2001, стр. 5-7).

Тем не менее, в данной статье делается попытка показать, что теория о “манипулирующем руководстве” не объясняет всего. Многие из интервьюируемых с обеих сторон признают центральную роль непроверенных устных нарративов в  участии людей в межобщинных столкновениях, и то, как они показывали и подтверждали совершенно отличные друг от друга истины. Насколько мне известно, ни одна из этих историй никогда не была документирована или проверена. К примеру, двадцать пять из двадцати семи информантов, с которыми я провела интервью в Армении и Нагорном Карабахе упомянули историю об убийстве армянского мальчика азербайджанцем директором школы в 1960 г. как фундаментальную в их представлении о небезопасности. Как утверждают, тело мальчика позднее было обезображено директором школы. Эта история об ужасающей жестокости пересказывалась в армянских семьях и передавалась из поколения в поколение как пример убийства на почве этнической принадлежности жертвы к другой группе.

По мере того как поляризация между общинами становилась глубже, эти нарративы все больше и больше приобретали этнические рамки для кодификации актов насилия как этнически направленных, этнических по своей причинно-следственной связи и мотивации. Геноцид армян предоставлял наиболее очевидный контекст для интерпретации этих развитий. Учитывая центральную роль геноцида в историческом опыте армян, многие армяне были склонны видеть тесное сходство между политикой турок в конце XIXв. и зверствами учиненными азербайджанцами. В этом контексте, антиармянские зверства становились более понятными, если рассматривались как часть исторического континуума турецкого преследования.

В ходе моих интервью в Баку, азербайджанские политические активисты также признали, что аналогичные истории сделали участие в насильственных нападениях желаемыми и даже необходимыми:

…случилось так, что были найдены четыре трупа азербайджанцев, но где доказательство, что они были убиты армянами? Русские или даже сами азербайджанцы могли сделать это. Тем не менее, все уже думали о мщении армянам… другой  пример – во время митинга один армянин взял слово и сказал, что в Нахичеване была осквернена могила его деда, и что одному армянину отрубили голову. Однако никто никогда не ездил туда, чтобы проверить… произошло ли это на самом деле. Или наоборот, азербайджанец в своей речи утверждал, что в одной из деревень трое армян убили азербайджанского гражданина. Но никто не знал, правда это или нет. Именно так все и началось, а затем стало обрастать как снежный ком (интервью автора с азербайджанским активистом, 6-ое января 2009г., Баку).

Хотя отдельные люди очевидным образом повлияли на представление отдельных споров прошлого как этнических по сути, тем не менее оценка эмоционального мотива устных нарративов как простого инструмента эксплуатируемого политической элитой может привести к искажению ситуации и ее сложности. Тем самым противопоставление прагматических расчетов политических провокаторов разгоряченным эмоциям масс представляется достаточно упрощенным.

В Армении, Нагорном Карабахе и Азербайджане именно слухи заполняли информационный вакуум, в тех случаях когда люди знали, что происходят важные события (например, Сумгаит), однако не имели возможности получить информацию из достоверных источников из-за отсутствия таковой в официальной советской СМИ. В этом контексте отдельные люди были склонны к тому, чтобы строить предположения о вопросах которые их волновали, и из раза в раз повторяли истории, которые подтверждали их страхи, и в большинстве своем были исключены из официального дискурса, посредством которого обе стороны представляли внешним наблюдателям свою версию.

Мурад Сомер (2001), эксперт по межэтническим отношениям в Югославии, описывает социальное дистанцирование как каскадирующий процесс, который меняет поведение и отношения, и который раз начавшись, очень трудно останавливается. Сам он определяет каскады как

…самоупрочняющиеся процессы, которые меняют поведение группы людей посредством межличностных зависимостей… каскадирующие модели объясняют ситуации, при которых стимулы заставляющие действовать, придерживаться определенных убеждений или соответствовать определенным нормам в значительной степени зависят от поведения других (p. 129).

Таким образом, уплотнение границ между общинами наилучшим образом объясняется как коллективный интерактивный процесс, при котором попытки регулирования предпринимателей от политики сливаются с инцидентами каскадирующего распространения конфликта среди населения.

Этот аспект часто не раскрывается в традиционных исследованиях по национализму, которые предполагают, что связь между мыслью и действием относительно прямая: националистический исход является результатом идей, идентичностей и интересов, которые формируются до совершения действия. Однако национализм не только причина действия, но и его следствие. (Beissinger, 2002, стр. 100-101). Нагорно-карабахский конфликт весьма отчетливо показывает, что стратегии мобилизации не только разрабатываются, но и принимают на себя свой собственный импульс, который, в конце концов, охватывает почти всех игроков. Было бы неправильным предполагать, что у лидеров соответствующих (армянских и азербайджанский) движений были давно разработанные планы и стратегии нацеленные на то, чтобы придать политической среде подчеркнуто этнический уклон. Нарастающее распространение в высшей степени эксклюзивистской  и националистической тематики, по крайней мере частично было обусловлено лавинообразным процессом мобилизации во всем обществе.  В целом, нагорно-карабахский случай подтверждает гипотезу, что этничность может приобретать значимость, только в результате конфликта, и никак не до него. Война во многом способствовала трансформации восприятия «других» как чужих, переопределив отношения с другими как опасные и ненадежные.


Использованная литература

Beissinger, M. (2002). Nationalist mobilization and the collapse of the soviet state. Cambridge: Cambridge University Press.

Gagnon, J. (2004). The myth of ethnic war: Serbia and Croatia in the 1990s. Ithaca: Cornell University Press.

Kaufman, S. (2001). Modern hatreds: The symbolic politics of ethnic war. Ithaca: Cornell University Press.

Snyder, J. (2000). From voting to violence: Democratization and nationalist conflict. New York: Norton and Company.

Somer, M. (2001). Cascades of ethnic polarization: lessons from Yugoslavia. The Annals of the American Academy of Political and Social Science, 573(1), pp. 127-151.

Voronkova, A. (forthcoming). Assessing the radicalization of ethnonational activism in deeply divided societies: From conflict to violence. Unpublished PhD Thesis, Queen Mary, University of London.

Исследование, на основании которого была написана статья было частично профинансировано грантом, Лондонского Центрального Исследовательского Фонда, Университет Лондона. Автор выражает благодарность Фонду за оказанную поддержку.

Оставьте Комментарий

Что вы думаете по этому поводу?