Опыт федерализации государств Южного Кавказа: прошлое и настоящее

Аналитика

Авторы: Али Абасов, Жанна Крикорова

Различные международные организации и крупные державы предлагают использовать опыт федерализации, способный, по мнению ее сторонников, положить конец конфликтам, длящимся в некоторых государствах постсоветского пространства свыше четверти века. Как же рассматривать федерализацию? Как некую политическую панацею, с помощью которой можно обеспечить безопасность и защиту прав этнических групп (так называемых, меньшинств)? Или как способ влияния сильных держав, имеющих национальные интересы по всему миру, на другие, менее крупные, страны? Как соотносятся между собой типы федеративного и автономного (в политическом и культурном смысле) территориального устройства? Идет ли речь о вариантах интеграции или дезинтеграции государственных структур?

Эти вопросы следует дополнить и рядом других. Если федерализация не является сугубо теоретической конструкцией, а имеет прецеденты своей реализации, какие уроки можно вынести, опираясь на имеющийся опыт? Можно ли спрогнозировать будущий рост числа федеративных государств, или, напротив, распад уже существующих? Насколько самостоятельно (независимо от внешнего влияния) в условиях эпохи постхолодной войны государства и общества на постсоветском пространстве осуществляют выбор конституционного устройства? Имеет ли идея федерализации какое-то значение для государств Южного Кавказа и региона в целом; и если да, то какое? Каковы шансы того, что ближайшие соседи по региону Южного Кавказа – Иран и Турция – в будущем станут федеративными государствами? Как видно, вопросов возникает множество, и в данной статье авторы попытаются ответить только на некоторые из них.

Содержание

Федерализм: к сути концепции

Федеративные государства и автономии

Российская Империя, Советский союз и Южный Кавказ: начало ХХ века

Идеи федерализации после распада СССР

Конфликты и роль России

Влияние США и ЕС

Перспективы федерализации Южного Кавказа

Библиография

Примечания


Федерализм: к сути концепции

Авторы не ставят перед собой цель внести лепту в теоретические дискуссии по истории и теории федерализма. Но с целью более четкого определения нашей позиции следует остановиться вкратце на сути политической теории и практиках федерализации, родиной создания которых можно считать, прежде всего, США, а затем и западную Европу. Необходимо также обратиться к специфике советского наследия.

Если говорить об американской школе, то в последние годы ХХ века существенный вклад в понимание данного феномена внесли Винсент Остром и Даниэл Элазар. По мнению Майкла Бургесса, «В первую очередь, это библейский подход к федерализму. Согласно данному подходу, концепция договорного федерализма включет в себя определенные нормативные принципы, которые связывают партнеров моральным контрактом или договором о доверии. Решение объединиться по-прежнему остается политической сделкой, но в то же время является чем-то большим за счет того, что зиждется на взаимном признании, толерантности, уважении, обязательствах и ответственности» (Burgess, Comparative Federalism: Theory and Practice 2006, 49). Конечно, в данном случае (как, наверное, с любой попыткой определения такого сложного феномена) речь идет о некой идеальной модели отношений. В то же время важно подчеркнуть, что федерализация рассматривается как способ или путь утверждения максимально широкого взаимного доверия и бесконфликтного сосуществования в рамках одного государства или в той или иной форме межгосударственного союза.

На сегодняшний день можно насчитать не менее десятка определений, пытающихся передать суть данного социально-политического процесса (Elazar 1987, 5) (Kelemen 2003, 185) (Hueglin and Fenna 2006, 32-33). На наш взгляд, одним из наиболее удачных можно считать определение предлагаемое Рональдом Уоттсом: «Федерализм предствляет собой многоярусное управление, сочетающее элементы разделенной власти и регионального самоуправления. […] В рамках федеративной политической системы, федерации представляют собой особые типы, в которых ни федеральные, ни субъектные подразделения правительства конституционно не подчиняются друг другу; иными словами, каждое правительство, согласно конституции, обладает собственной суверенной властью и наделено полномочиями непосредственного осуществления законодательной, исполнительной и налоговой власти по отношению к своим граждан, которые непосрведтсвенно его и избирают» (Watts 1996, 6-7).

Таким образом, если обобщить представленные в литературе определения, то речь идет о децентрализации власти, большей близости ее институтов и акторов к каждому гражданину; о формировании максимально равноправных и горизонтальных отношений; о большем уровнe свободы принятия решений, влияющих на повседневную жизни граждан той или иной страны. Важно подчеркнуть, что в случае со всеми упоминаемыми определениями речь идет о демократических режимах.

Возможны различные формы федеративного политического устройства, но важнее обратить внимание на «ключевoe различие между внутригосударственным и межгосударственным видами федерализма» (Burgess, Federalism and the European Union: The Building of Europe, 1950-2000 2000, 1). Если применить данное различие к интересующим нас примерам, то следует сосредоточиться как на перспективах федерализации внутри каждой из стран Южного Кавказа, так и на возможностях развития таких отношений на региональном (между странами) уровне, принимая во внимание специфику политических режимов, установившихся в регионе.

Исходя из упомянутых различий, неизбежен и вопрос о возможных побудительных причинах для федерализации. Три различных опыта (США, СССР и Европейский союз) показывают, что этот процесс, определяемый уровнем развития политической системы и экономики того или иного государства, может носить как добровольный, так и, в той или иной степени, принудительный характер. В период после Второй Мировой и в эпоху Холодной войны, когда влияние в мире оспаривали две супердержавы, локальные или региональные тенденции к федерализации нередко оказывались в поле влияния внешних сил, поддерживающих (или препятствующих) эти тенденции, исходя из целей реализации своих интересов. Вследствие подобной инкорпорации выстраивается «вторая линия» федерализации, представляющая втянувшиеся в защиту своих отличающихся интересов противоборствующие страны.

Дискуссии о перспективах дублирования мирового опыта в данной сфере остаются актуальными для многих постсоветских государств. В контексте таких обсуждений обнажается множество побочных проблем, определяемых конкретными социально-политическими и конфликтными контекстами. Нередко утверждается, что установка на федерализацию исходит не из общемировых принципов или правовых норм, а из влияния внешних политических сил, часто заводящих ситуацию в тупик. В условиях «замороженных» конфликтов, означающих, по сути, что ни одна из сторон «второй линии» не обладает достаточными ресурсами для утверждения контроля над своими де-юре территориями, внешним силам не остается ничего иного, кроме как поддерживать статус-кво. Длящиеся уже почти по три десятилетия конфликты показывают, что важны не только планы по решению конфликтов, нередко включающие в себя пункты о возможной федерализации или автономизации (политической, культурной или территориальной), но и состояние политических режимов, а также атмосфера в обществах, не готовых к децентрализации власти. Впрочем, данное обстоятельство не должно препятствовать теоретическому изучению потенциала федерализации в преодолении последствий конфликтов.

Федеративные государства и автономии

В настоящий момент в мире существует около трех десятков государств, называющих себя федеративными. При самых разных официальных формах правления ряд регионов обладает различной, и часто очень высокой, степенью автономии от центра[1]. Подобные подходы к организации системы правления подразумевают, как правило, стремление избежать каких-либо серьезных конфликтов или решить уже существующие. Нередко это ялвяется способом собственно сохранить само государство.

Следует подчеркнуть, что федеративная система или автономизация, как и любая другая форма государственного устройства не является статичной. Не следует рассматривать такой подход в качестве единовременного и окончательного решения каких-либо конфликтов. Это всегда процесс, в котором могут случаться свои успехи и неудачи. Кроме того, история ХХ века знала немало случаев федерализации государств и их дефедерализации. Один из примеров наиболее краткого по времени существования такого типа объединения государств можно считать Закавказскую демократическую федеративную республику, провозглашенную 22 апреля 1918 года и просуществовавшую лишь до 26 мая того же года  (Świętochowski 1985, 105-128) (Suny 1994, 185-195). Очевидно, что факторы влияющие на дизайн федеративного административно-территориального деления или на автономизацию регионов в современных государствах могут быть самыми разными. Важна не только история появления таких государств на современной политической карте мира, но и их политические традиции, экономика, этно-конфессиональный состав населения и даже география. Специфика принятия во внимание или игнорирование факторов, способствовавших федерализации или автономизации, определяет ее реальный или формальный характер.

В самых общих чертах разобравшись в тонкостях разнообразных норм федерализма и автономизации, в их «подводных камнях», обратимся к исторической ситуации, когда федерализация осуществлялась на Южном Кавказе в первой трети XX века.

Российская Империя, Советский союз и Южный Кавказ: начало ХХ века

Во главе российской империи стоял самодержавный царь. Реформирование практик управления и формирование новых, современных для второй половины XIX века, систем администрирования и бюрократического аппарата начались после Великих реформ 1861 года. При этом модернизация управления в Закавказских[2] губерниях сталкивалась с рядом специфических проблем. По словам Йорга Баберовски:

«Нигде дилемма государственной бюрократии не проявилась так явно, как на мультиэтнических окраинах империи. Бюрократизация в этих регионах являлась синонимом маргинализации автохтонных элит, представлявших власть центра на периферии в дореформенный период. Неизвестные люди на непонятном языке объясняли и приводили в исполнение непонятные законы – так воспринималась бюрократизация окраин местными элитами и крестьянским населением» (Баберовски 2008, 87).

Среди местных чиновников было немало грузинских и армянских христиан в то время, как тюрки-мусульмане были интегрированы в управленческие/бюрократические структуры в гораздо меньшей степени. Как и повсюду в Российской империи, территория Закавказья была административно разделена на губернии и уезды. Вторая половина XIX-начало ХХ веков было временем, когда в Закавказье формировались современные национальные элиты и получали распространение идеи автономизации региона.

После Февральской революции 1917 года вопросами государственного устройства занялась Особая комиссия по составлению проекта «Основных законов при Временном правительстве». В тот момент Польша и Финляндия уже требовали независимости в то время, как закавказские элиты еще только мечтали о какой-нибудь форме автономии от центральной власти. Возможно, что стремление Временного правительства сохранить Россию как унитарное государство, стало одной из причин его быстрого падения.

Еще до крушения царизма вопрос о будущем политическом устройстве был едва ли ни основным в программах всех партий. Постепенно злободневность вопроса федерация или автономия (культурная или иная) сменилась актуальностью выбора между национальным и территориальным делением будущих субъектов российского государства. Самые значительные партии предлагали различные решения. Эсеры стремились к созданию федерации, а социал-демократы хотели сохранить централизованное государство.

В различных источниках можно столкнуться с мыслью, что после распада СССР события на Южном Кавказе удивительным образом напоминают или даже повторяют события в Закавказье после развала Российской империи (Абасов и Хачатрян, Карабахский конфликт. Варианты решения: идеи и реальность 2005, 33) (Диланян, Абасов и Джавахишвили 2006, 53-70). Конечно, ничто в истории не повторяется, даже если субъекту истории приходится заново пройти через вызовы, испытания и риски, напоминающие те, с которыми приходилось сталкиваться в прошлом. При этом опыт пройденного пути с его ошибками и достижениями имеет самостоятельное значение, помогая корректировать новое движение.

В нашем случае можно непосредственно опереться на такой опыт, поскольку в ХХ веке федерализация в регионе осуществлялась дважды: Закавказская федерация 1917-1918 гг. и советская Закавказская федерация 1922-1936 гг. (Абасов, Международные отношения Азербайджана и Германии от истоков и до начала ХХ века: политический аспект 2015, 98). Идеи федерализма приобретали все большую популярность после начала Первой Мировой войны. По словам Биля Вольфдитера, Грузия стремилась к полной автономии. Она была согласна воевать против России, если немецкий Рейх и Австро-Венгрия гарантировали бы ей полную независимость. Работающий в Берлине грузинский комитет под руководством Г. Мачабели и М. Церетели 27 сентября 1914 г. отправил Везендоку научную статью под названием «Проект нейтрализации Кавказа и его будущей политической структуры». По данному проекту должны были быть созданы нейтральные кавказские государственные союзы – «Королевство Грузии», «Армяно-Татарский (азербайджанский) кантон» и «Союз Горных Народов» (Wolfdieter 1975, 402).

Сформированные в 1917-1918 гг. закавказские органы власти: Особый закавказский комитет (ОЗАКОМ), Закавказский комиссариат, Закавказский сейм – рассматривались своими создателями как переходные органы управления до Учредительного собрания, которое, как представлялось, вновь позволило бы Закавказью войти в состав обновленной России. Причем с политической точки зрения было два варианта такого вхождения: 1) три автономии, или 2) единая федеративная структура в составе общего государства. Как представляется, век проживания под эгидой Российской империи не сформировал в общественном сознании идеи национальной независимости и суверенной государственности. В то же время этот период оказался достаточным, чтобы Закавказье, несмотря на существенные различия проживающих здесь национальных сообществ, стало рассматриваться как единое пространство.

Избранные во Всероссийское Учредительное Собрание депутаты после разгона большевиками 6 января этого органа образовали 23 февраля 1918 г. в Тифлисе представительский орган – Закавказский Сейм, в состав которого входили 133 человека. Под давлением Турции, отказывавшейся вести переговоры со структурами, лишенными суверенитета, 22 апреля 1918 г. Заксейм принял резолюцию о провозглашении независимой Закавказской демократической федеративной республики. 26 апреля правительственная декларация провозгласила суверенность и независимость Закавказья. Однако уже 25 мая представители от Грузии сделали заявление, что вокруг лозунга «независимости» объединить закавказские народности не удалось и факт распадения Закавказья уже налицо. 26 мая 1918 г. Закавказский Сейм принял последнее решение: «Ввиду того, что по вопросу о войне и мире обнаружились коренные расхождения между народами, создавшими Закавказскую независимую республику, и потом стало невозможным выступление одной авторитетной власти, говорящей от имени Закавказья, Сейм констатирует факт распада Закавказья и слагает свои полномочия» (Аркомед 1923, 100) (Багирова 2007).

На протяжении 1918-1920 гг. вновь предпринимались безуспешные попытки создать конфедерацию под эгидой Антанты. Основным препятствием явились территориальные споры, перераставшие в конфликты. В апреле 1920 г. большевики оккупировали Азербайджан, в ноябре того же года – Армению, а в феврале 1921 г. – Грузию. Начался процесс советизации Закавказья. По словам Терри Мартина: «Поддержка форм национального статуса была основой советской национальной политики. С формированием Советского Союза в 1922-23 гг. сложилась территориальная национальная форма, а не федерация автономных национальных территорий» (Martin 2002, 81).

В начале 1920-х годов процесс становления Закавказской федерации сопровождался весьма бурными дискуссиями о форме подобного устройства и системе распределения полномочий. Однако Москва стремилась контролировать экономику и административное управление, предоставляя некоторую свободу в культурном и национальном строительстве. Буквально с первых дней советизации основной задачей, которую поставила Москва перед новыми властями, было объединение в «одной общей коммунистической семье» сначала на уровне региона, а затем и прямое вхождение этого региона в образовавшийся в 1922 г. СССР. Одним из первых актов стало решение об объединении Закавказских железных дорог. К середине 1921 года создан «Союз Грузии, Азербайджана и Армении для внешней торговли».

Пленум Кавказского бюро ЦК РКП (б) (декабрь 1921г.), а затем и первый съезд коммунистических организаций Закавказья, состоявшийся в феврале 1922 г., постановили ускорить создание общеполитического центра Закавказья. Съезд утвердил проект Союзного договора советских социалистических республик Азербайджана, Армении и Грузии, а также положение о Высшем Экономическом Совете. В то же время, несмотря на давления Центра, многие коммунисты продолжали выступать против учреждения федерации, считая ее преждевременной и ошибочной (Багирова 2007).

12 марта 1922 г. конференция представителей ЦИК трех республик приняла Союзный договор об образовании Федеративного Союза Советских Социалистических Республик Закавказья (ФСССРЗ), постановившего, что «отныне Социалистические Советские республики Азербайджана, Армении и Грузии вступают между собой в тесный военный, политический и экономический союз…». В ведение Союзного Совета официально были переданы военные и финансовые дела, вопросы иностранной политики, внешней торговли, путей сообщения и связи, руководство экономической политикой и борьбой с контрреволюцией. Союзный Совет организовал объединенные закавказские народные комиссариаты, урегулировал пограничные споры, вопросы пользования лесами, водами, пастбищами в крае (Багирова 2007).

В январе 1923 года, ЗакЦИК образовал Совнарком ЗСФСР, при котором был создан Высший Экономический Совет (ВЭС). На первом съезде была принята конституция ЗСФСР, по которой три республики объединялись на добровольных началах, при этом каждая из них оставалась суверенным государством и имела свою конституцию, соответствующую Конституции ЗСФСР, а затем и СССР, и сохраняла за собой право выхода из ЗСФСР. ЗСФСР представляла собой новый тип взаимоотношений между советскими республиками. В отличие от РСФСР, она строилась не на базе автономии, а на договорных отношениях трех равноправных и суверенных советских республик и фактически стала первым этапом на пути образования СССР (Багирова 2007).

Начало деятельности Закфедерации совпало с экономическим кризисом и разрухой по всей стране, для преодоления которых Лениным была предложена новая экономическая политика. 10 января 1923 г. был издан декрет о выпуске в обращение единого закавказского денежного знака – бонов. Но через год в апреле 1924 года был опубликован декрет Закавказского ЦИК и СНК о введении на территории федерации общесоюзной твердой валюты (Багирова 2007).

Были приняты постановления Кавбюро и Съездов Советов республик об образовании Нахичеванской Автономной Республики (1921 г.) и Нагорно-Карабахской Автономной Области (1923 г.) в составе Азербайджана, Абхазской ССР (с 1921 по 1931 гг.), а затем АССР, Аджарской АССР (1921 г.) и Юго-Осетинской Автономной Области (1922 г.) – в составе Грузии. Закавказская Федерация просуществовала в составе Советского Союза до 1936 года. В связи с принятием новой Конституции СССР Закфедерация была ликвидирована, оставив после себя довольно противоречивый опыт.

Безусловно, позитивным фактором федерализации стало усиление интеграционных процессов по всему комплексу политических, экономических, социальных и культурных проблем, что привело к некоторому единству как самого региона, так и его отдельных территорий, формально входящих в разных государственные образования. Развитие промышленности и других отраслей экономики хотя осуществлялось волюнтаристски, вело к формированию областей специализации в республиках, связывая их в единую систему. Формальное отсутствие границ загоняло на перифирию политической жизни многочисленные конфликты, все же сохранявшиеся в латентной форме. Годы Закфедерации значительно сблизили народы региона, способствовали становлению общей идентичности советского образца.

С другой стороны, негативные реалии федерализации были связаны с глубоким разрывом между ее правовым фундированием и практикой осуществления в повседневной жизни. Попытки свети все государства к единым стандартам экономического развития приводили к тому, что это политика осуществлялась за счет одних регионов в пользу других[3]. Достаточно сравнить долю государств Южного Кавказа в создании ВВП и характер формирования их бюджетов, при котором Грузия всегда лидировала. Дух нездоровой конкуренции в борьбе за ресурсы породил новый советский национализм. Когда же встал вопрос о ликвидации Закфедерации никто на местах (пусть и формально) не выступил в ее защиту, что свидетельствует о ее навязанном характере.

Идеи федерализации после распада СССР

Независимость государств Южного Кавказа и, особенно многочисленные конфликты, вновь выдвинули на первый план идею тех или иных моделей их объединения, интеграции, автономий, хотя мало у кого было реальное желание расстаться с только что обретенной независимостью. С первой половины 1990-х гг. сформировалась идея Общекавказского дома, которую вслед за народами Северного Кавказа в 1992 г. выдвинул Э. Шеварднадзе. В марте 1996 г. Грузия и Азербайджан подписали «Манифест о мире, безопасности и сотрудничестве в Кавказском регионе», называемый Тбилисской декларацией. Кисловодская встреча президентов Азербайджана, Грузии, Армении и России в 1997 г. завершилась подписанием декларации «За мир, экономическое и культурное сотрудничество на Кавказе». Пакт о региональном сотрудничестве был обсужден и на Стамбульском саммите в ноябре 1999 года. Все эти декларации, однако, мало что изменили в региональном масштабе за исключением налаживания двусторонних и трехсторонних контактов (Грузия-Азербайджан, Грузия-Армения, Азербайджан-Грузия-Турция). Запомнилось высказанное пожелание М. Саакашвили создать конфедерацию между Азербайджаном и Грузией, на которое не последовало никакой реакции со стороны Баку.

Программы регионального сотрудничества регулярно выдвигались официальными структурами Запада, а стремление снизить роль России облеклось в предложение Евросоюза и США начать выстраивание региональной безопасности Южного Кавказа. На международных форумах дебатируется проект Южно-кавказского сообщества в рамках федеративного государства, нацеленного на перспективу членства в ЕС[4]. Подобное объединение, предполагающее взаимное ограничение суверенитетов стран-участников, координацию и совместное обеспечение безопасности, по мнению как западных, так и некоторых местных политологов, должно было благоприятствовать достижению компромиссов и, в конечном счете, способствовать мирному разрешению этнических конфликтов. Опыт двух программ («Ближнее соседство» и «Восточное партнерство») показал, что эти надежды были преждевременными.

Cегодня многие региональные исследователи довольно пессимистично смотрят на перспективы такой интеграции, мотивируя это тем, что народы Южного Кавказа к ней не готовы, а Запад недостаточно последователен и активен в этом вопросе (Диланян, Абасов и Джавахишвили 2006). Главными факторами, объективно препятствующих этому процессу, безусловно, является наличие военных конфликтов на Южном Кавказе и авторитарный стиль правления в республиках. Кроме того, значение имеет и важная черта политического доминирования в южно-кавказских республик – этнократизм (один государственный язык – фактическая и формальная привилегия «титульной нации» – доминирующей группы) и отсутствие желания привилегированных групп отказываться от такого устройства.

Конфликты и роль России

Любопытно мнение ряда российских политологов, выражающих позицию властвующих кругов, предпочитающих публично высказываться в пользу принципа «пусть народы сами решают, как им жить»[5]. Поворотным моментом в практике взаимодействия России со странами «ближнего зарубежья» стал прецедент Косова, используя который Москва признала независимость Абхазии и Южной Осетии, объявив это решение «результатом развязанной Грузией агрессии»[6]. При этом Москва подчеркивала, что этот прецедент не может быть применен к ситуации в Приднестровье и Нагорном Карабахе. Гибридная война в Украине, аннексия Крыма окончательно выстроили новую внешнюю политику России в отношении стран СНГ, склоняющихся к США/ЕС. Россия, объявив о программе «Евразийского союза», в отличие от ассоциативных предложений ЕС, не только приглашает, но в отдельных случаях и загоняет силой новых членов в формирующуюся организацию[7].

В этих условиях в Грузии возобновилась дискуссия по поводу федерализации республики, в свое время принявшей форму прямого обращения к властям Абхазии с предложением войти в состав по сути конфедеративного государства, столкнувшимся с отказом абхазских властей (Подробности 2004) (Coppieters, Kovziridze and Leonardy 2003) (Лебанидзе 2015). Некоторые российские эксперты полагают, что Азербайджан «имеет несколько потенциальных «Южных Осетий», населенных общинами лезгин, аварцев, талышей и курдов, а потому также должен федерализировать страну» (Сухов 2008).

Ряд российских экспертов считает, что Грузия все больше склоняется к федерализации государственного устройства. Логика такова: изменение отношений Тбилиси с населенной армянами Джавахетией и азербайджанским Квемо-Картли в сторону расширения полномочий регионов не только удержит регионы от движения по пути Абхазии и Южной Осетии, но и привлечет обратно уже отколовшиеся территории. «Федерализация Грузии – главная часть российского видения «новой архитектуры безопасности Южного Кавказа» (Сухов 2008). Однако многие грузинские эксперты полагают, что федерализация – это курс на дезинтеграцию Грузии и дестабилизацию региона, в том числе у Северного Кавказа (Coppieters, Kovziridze and Leonardy 2003) (Sputnik Georgia 2015) (Мемориал 2011).

Между тем, ЕС уже давно предлагает разным странам федерализацию в качестве альтернативы сепаратизму. Так, еще в 2004 г., члены Европарламента и Евросоюза высказывались за федерализацию Грузии и Азербайджана, в дальнейшем подобные предложения неоднократно выдвигались различными политическими структурами, как по отношению к этим странам, так и к Украине и Молдове.

Следует отметить, что что на постсоветском пространстве федерализация, как и многие другие политические процессы, все еще остается под влиянием советской практикии. Федерализация понимается исключительно как территориализация этнических групп. И это – работа политики памяти, напоминающая о том, что только предоставленное в свое время право на владение определенной территорией способствовало тому, что ее население не удалось изгнать. Подобное узкое представление о процессе федерализации препятствует развитию серьезных дискуссий о перспективах децентрализации власти.

В Грузии на официальном уровне существуют проекты федерализации, различающиеся в отношении Абхазии и Южной Осетии. В своем недавнем интервью министр Грузии по примирению и гражданскому равноправию Паата Закареишвили, утверждал, что, по его мнению, «в Грузии должен быть внедрен асимметричный регионализм, и в его рамках Абхазии следует предоставить особый статус… Я всегда подчеркиваю, что это один из лучших выходов для Абхазии, от независимости которой, признанной Россией, почти ничего не осталось, «благодаря» договору, заключенному с той же Россией. Этот незаконный по международной юриспруденции договор фактически уничтожил все достижения абхазского общества в направлении суверенитета. При федеративном же устройстве Грузии, где у Абхазии будет особый статус, можно заложить те ценности, которыми так дорожат абхазы. […] По Южной Осетии надо по-другому думать. Это анклав, в котором сегодня продолжает жить не более 20 тыс. человек. С ними нужно о другом статусе говорить. В контексте регионализма, у различных регионов Грузии будут различные статусы: у Аджарии – один, у Абхазии – другой, у Имерети – третий…» (Симонян 2015). Для сравнения в азербайджанских властных структурах отношение к федерализации сугубо негативное, хотя существующие проблемы нерешенного конфликта могут актуализировать этот вопрос.

Влияние США и ЕС

Разнообразные интеграционные модели Южного Кавказа, как уже отмечалось, неоднократно предлагались со стороны ЕС и США, но они неизменно терпели неудачу, как, например, модель начала экономического сотрудничества с последующим разрешением конфликтов. Вместе с тем, за время постсоветского развития многие сферы законодательства, экономики и социального управления под воздействием западных инновационных программ были унифицированы, приведены в определенное соответствие в трех признанных республиках (финансовая отчетность, банковское дело, развитие информационных технологий и т. д.). В политической плоскости робкие начальные шаги (к примеру, создание региональной межпарламентской ассамблеи Южного Кавказа, совместное участие в программах развития ЕС и СЕ) были приостановлены или завершены с отличающимися друг от друга результатами. Участие некоторых из этих стран в программах ГУАМ и организаций под эгидой России пока еще носит формальный, символический характер.

Конечно, ЕС в перспективе мог бы начать продолжение программы Восточного партнерства, направленного на интеграцию стран Южного Кавказа. Однако вопрос заключается в том, есть ли для этого желание и, конечно, возможности, учитывая болезненную реакцию России на наступление ЕС на постсоветское пространство (Украина, Молдова, Грузия).

Создается впечатление, что регион Южного Кавказа, может быть временно отпущен США и ЕС под эгиду России, настоятельно предлагающей постсоветским государствам вступить в Евразийский Союз. Движение Азербайджана в этом направлении было приостановлено неожиданным похолоданием в российско-турецких отношениях, демонстрировавших до последнего времени перманентное сближение в политическом пространстве.

Политические реформы на Южном Кавказе во многом зависят от внешнеполитической ситуации. Не будем забывать, что судьба трех стран региона в начале прошлого века как раз и была решена между Россией и Турцией. Две модели федерализации были также осуществлены под давлением этих государств. Cама политическая элита Южного Кавказа не спешит прибегнуть к федерализации, поскольку эта процедура резко снизит, если вообще не уничтожит, ее авторитарную власть. Намеченная перспектива перехода Грузии и Армении к парламентскому правлению, возможно, приведет к смягчению авторитаризма и этнократии, однако этот процесс находится в самом начале. Кроме того, этому может помешать намеченная тенденция снижения роли региона в международной политике. В связи с этим, федерализация для региона продолжает оставаться вынужденной мерой со значительным числом рисков. И с этой точки зрения, государства Южного Кавказа, скорее, последуют примеру Российской Федерации, последовательно сворачивающей механизмы действия федерализации.

Возможен синергетический эффект сочетания внутренней мотивации и внешних факторов. Навязывание – прямое директивное указание, что было проделано в советское время Россией, а в случае первой Закфедерации – Турцией, ставившей непременным условием мирных переговоров независимость и единение стран Закавказья.

Перспективы федерализации Южного Кавказа

Историко-политический ракурс показывает, что попытки объединения или интегрирования стран Южного Кавказа по сей день оказывались неуспешными. Актуальность дискурса об общем южно-кавказском социально-экономическом или политическом пространстве поддерживается, в основном, по причине неразрешенных конфликтов в регионе. Интеграция, может быть и федерализация, рассматривается как возможная модель построения устойчивого мира в регионе.

Очевидно, что неразрешенность конфликтов существенно формирует повестку дня государств региона и используется для решения внутриполитических задач, а внешние акторы используют существующие противоречия для продвижения и укрепления своих собственных интересов. В результате, признанные государства региона не самодостаточны и зависимы как в политике, так и в экономике. А непризнанные или частично признанные – ограничены в развитии, проявлении потенциалов и также не самодостаточны.

Анализ прошлого и современной системы отношений, существующих и формирующихся между субъектами Южного Кавказа, а также их связей с внешним миром, приводит к констатации того, что в настоящий момент реальных перспектив объединения или интеграции не существует. Наоборот, именно сейчас идет процесс формирования новых «глобальных союзов», и в этой конфигурации все субъекты Южного Кавказа находятся в разных, в определенной степени, оппозиционных друг к другу, политических союзах.

Конфликты являлись базовым элементом фундамента, на котором в пост-советский период выстаивались новые государства и государственные образования в регионе. Конфликты определяли экономическую направленность и военные бюджеты, формировали внутреннюю и внешнюю политику и расстановку политических сил. На сегодня, вектор политических решений определяется вопросами безопасности. Приоритетность этого вопроса продиктована существующими конфликтами: то есть, вступление в те или иные союзы, или обеспечивает военную безопасность, или дает надежды решить конфликт в свою пользу. Конфликты лежат в основе не только тактических решений в международном взаимодействии, но и определяют внешнеполитическую стратегию. И, наконец, уже сегодня именно конфликты легли в основу решений о присоединении к тому или иному геополитическому блоку.

Таким образом, в основе решений, определяющих судьбу народов и государств на Южном Кавказе, доминирующим является не стремление к созданию максимально комфортной, стимулирующей к развитию среды обитания, а вопросы безопасности, связанные, в первую очередь, с существующими конфликтами. Вместе с тем, одно без другого невозможно. Стратегия развития завязана с доктриной безопасности.

В общественном дискурсе звучат мнения о банкротстве института государственности, когда приходит понимание, что государство обеспечивает интересы не народа, а власти. Любая государственная система может быть устойчивой и целостной, если в ней равномерны и равнозначны все три системообразующих элемента – «власть-закон-народ» (Баранцев, Комплексирование целостности 2002). Большинство государств сегодня – бинарнные системы «народ-власть». Закон существует лишь формально, так как обслуживает интересы власти. В бинарной системе неизбежен антагонизм, так как один из элементов всегда доминирует и рано, или поздно парадигма теряет относительную устойчивость и разрушается. Именно в этом – причина разделений, крушения империй, разного рода революций. В эту схему вписывается вся история человечества: объединение, доминирование одного из элементов, крушение, войны, нищета, новое объединение.

Попытки насильственной трансформации государственного строя или социальной системы, попытки захвата ресурсов других стран должны именоватся международной агрессией, военным вторжением и осуждатся мировым сообществом. Несмотря на это, сегодня это преподносится почти как «миссия спасения». То есть система международных отношений также коллапсирует, поскольку функционирует в режиме оппозиции, где один из элементов многократно доминирует, а уравновешивающее начало в виде международного права уже не имеет силы.

Чтобы определить, во всем этом «мировом беспорядке» может ли интеграционная перспектива на Южном Кавказе стать спасательным кругом для проживающих здесь народов, надо проводить комплексные исследования Для начала необходимо ответить на вопросы: а есть ли необходимость в южно-кавказской интеграции? Возможен ли общественный запрос на объединение такого рода? Что может послужить мотивацией для возникновения социального намерения интегрироваться с ближайшими соседями по региону? Существуют ли какие-либо показатели неизбежности такого процесса?

Причины объединения развивающихся государств зачастую отличаются от причин, по которым в этот процесс включаются развитые страны. Интеграция у развитых стран является потребностью, вытекающей из достигнутого уровня производительных сил. Развивающиеся же страны к объединению побуждает готовность к совершенствованию экономики, получению максимальной выгоды от международного сотрудничества, усилению позиций на международной арене. Безусловно, все эти факторы могут лежать в основе общественной потребности к объединению. Но существуют препятствия, способные доминировать над потребностями: конфликты, специфика власти и страх потери идентичности, страх доминирования одних элементов над другими.

С одной стороны, человек – существо социальное, то есть, имеет природную тягу к объединению. Более того, именно в социуме человек познает и осознает самого себя. И его индивидуальность в его подсознательном восприятии, находится вне зоны опасности в рамках этнической принадлежности, а если рассуждать не в социальной, а политической плоскости, то зона безопасности – границы национального государства. Все последующие уровни само-осознания в социальной системе (субэтнический, наднациональный), воспринимаются как угроза для идентичности и индивидуальности, так как нет гарантий обеспечения права и равноправия для всех субъектов в этой социальной системе. Данная перцепция, хоть и является препятствием для свободного проявления воли к объединению, но, в то же время, термин «интеграция», по мнению Алексея Егорова, занимающийся вопросами интеграции и правa, трактуется как самостоятельный объективный процесс взаимопроникновения элементов человеческого бытия, где право является одним из формально-структурных образований, обеспечивающих интегрирование (Егоров 2004). Ключевыми в этом определении являются также слова «самостоятельный» и «объективный», но к этому мы вернемся в конце статьи.

Итак, мы утверждаем, что тяга к объединению органична природе человека и является социальной потребностью. Сегодня много людей на постсоветском пространстве, объясняя свою ностальгию по СССР, говорят, что им нравилось жить в большой стране, которая имела огромное влияние в мире, и граждане не чувствовали себя настолько уязвимыми с точки зрения экономической и военной безопасности. Это, собственно, и есть те побудительные причины, которые формируют социальное намерение интегрироваться в систему, способную, по сути, качественно улучшить жизнь человека, общества, способствовать его развитию, не разрушая при этом этно-культурологических особенностей.

Политическая реальность такова, что все перечисленные потребности общества вполне способны трансформироваться в намерение интегрироваться в межнациональное или наднациональное объединение, но только в условиях изменения системы власти и на основе равноправности всех субъектов. Гарантия равноправия – это ключевое условие, без которого обеспечить интегрирование невозможно. Очевидно, что в современной ситуации такого рода равноправие мало вероятно.

В результате, рассмотрение возможностей интеграции в политической парадигме даже в теории, и без учета интересов внешних сил, наглядно демонстрирует, что внутрирегиональные общественные запросы не продвинутся дальше уже существующих дилемм. То есть, преодоление барьеров этнокультурной безопасности при образовании совместных систем жизнедеятельности вполне вероятно, если все субъекты обладают одинаковым правом, но современная политическая парадигма не в состоянии этого обеспечить. Казалось бы, на этом разговор об интеграции в ближайшей перспективе можно завершить.

Тем не менее, мы считаем, что в принципе это возможно. Есть опыт гражданского общества в регионе, способного эффективно решать определенные задачи. Имели место прецеденты, когда результативность в реализации целей была тем очевидней, чем шире формат представленных субъектов. В такой системе, на каком-то этапе этничность перестает быть доминирующей составляющей в стратегии достижения целей; антагонизм двух субъектов теряет актуальность при наличии множества субъектов с подобными проблемами; возникает желание решать вопросы комплексно и сообща.

Вся загвоздка в том, что поиск ответов на вопросы, возможна или невозможна интеграция на Южном Кавказе, осуществляется нами в рамках политологических, исторических, этнографических дисциплин, а они опираются исключительно на реальные институции, и поиск превращается в движение по замкнутому кругу. Некоторые методологии, связанные с поиском креативных решений, предлагают отход от исходных данных, как единственно существующих, абстрагирование от устойчивых понятий и представлений, или перенос исследуемого вопроса из одной научной дисциплины в другую. Так, еще в начале прошлого века, немецкий ученый Герман Хакен, предложивший термин «синергетика», по существу, заложил начало междисциплинарного направления научных исследований, когда стало возможным применение методов математического анализа во всех областях естествознания, а позднее и в общественных науках. Как это может помочь нам в движении по замкнутому кругу?

Когда мы пытаемся сформулировать нашу общую цель, то неизбежно упираемся в задачи развития. Мы выбираем те формы существования, которые максимально комфортны для гармоничного развития человека и всех форм его жизнедеятельности. Когда общество достигает неких высот, привычный комфорт уже не удовлетворяет новые цели в развитии; возникает конфликт, который провоцирует создание зоны повышенной комфортности. Протекание конфликта может происходить и в деструктивном ключе, привести к разрушению того, что уже было достигнуто и отбросить человека в старые парадигмы. Итог: потеря ценностных ориентиров, социальная деградация, возрождение архаичных принципов бытия. Как быть? Ведь если и есть в этом мире нечто неизменное, то это эволюция всех форм и систем мироздания, и человека, как части этого мира. Каким образом можно удовлетворить свои основные потребности в гармоничном существовании и развитии, минуя насильственное самоутверждение? И чем нам может помочь синергетика – дисциплина, изучающая процессы самоорганизации развивающихся систем?

По мнению сторонников синергетики, флуктуации приводят к усложнению систем и возникновению нового порядка. Один из последователей Германа Хакена, советского и российского ученого в области общей механики и прикладной математики Никите Николаевичу Моисееву, развитие предполагает увеличение разнообразия, ускорение процессов и усложнение форм, и внимание должно быть направлено на структурные закономерности образования целостных объектов (Моисеев 1995). Для отхода от разобщения, дифференциации и анализа к единению, интеграции и синтезу или иными словами, переход от аналитической парадигмы к синтетической возможен только в преодолении бинарных структур. Так, в начале, мы рассмотрели одну из моделей бинарных систем – «власть-народ», и попытались обосновать неизбежность ее крушения, если отсутствует третий элемент системы – закон. Да, в психологии человека нет более устойчивого типа мышления, чем мышление дихотомиями: добро-зло, друг-враг, материя-сознание и т. д. «Бороться с этим практически невозможно, но бинарное мышление начинает действовать во зло, как только превращается из орудия анализа в способ действия в реальном мире» (Собуцкий 1993). Идеология антагонизма ведет мир к самоубийству. Спастись возможно только трансформировав бинарную систему в триадную, то есть введения в систему третьего элемента, когда создается триадическая структура, в которой каждый элемент задает меру совмещения двух прочих.

Одна из моделей эволюционного синтезирования систем определяет путь к целостности через триаду: рацио-эмоцио-интуицио (Баранцев, О тринитарной методологии 1998). «Эта формула дает возможность осознанно ориентироваться в смысловом пространстве, достраивая монады и диады до целостных тройных комплексов. […] Так диада «материя-идея» разрешается в области эмоцио через человека. Прежняя бинарная постановка основного вопроса философии была бесчеловечной», – утверждает Рем Баранцев, профессор математико-механических наук (Баранцев, Тернарный ответ на бинарный вызов 2004).

Если перенести этот подход на южно-кавказский контекст, мы получим принцип для формирования целостной структуры. Искра синтеза возникает в атмосфере интуитивного доверия, которое неизбежно в условиях позитивного и воодушевляющего эмоционального состояния, а рациональные, удовлетворяющие все субъекты решения принимаются, когда несут радость всем, кому уже доверяешь. Это знакомо многим НПО-сообществам, но, увы, НПО упираются в политическую реальность, а там тупики, потому что в политической парадигме интеграции «субъект-воля(цель)-право», право, как элемент, сегодня невозможен.

Но возможно создание виртуальной целостности Южного Кавказа через не политические, или ни к чему политическому не обязывающие наднациональные сообщества, объединенные целью нести людям радость, просветление. Необходимо не строить доверие, а порождать его. Нужно заниматься со-творением иной, более привлекательной реальности; только это может создать новый созидательный эмоциональный уровень и тогда взаимодействие приведет к неизбежности соединения. И вот тут пора вспомнить о самостоятельности и объективности процесса. Интеграция не может быть навязана. Устойчивость интеграционной модели может быть обеспечена эволюционностью процесса. При чем тогда человек, если эволюция все сделает сама?! Эволюцию нужно продвигать; пришло время человеку стать ее осознанным участником.

Советский, русский и украински биохимик Владимир Вернадский утверждал в своей работе «Философские мысли натуралиста», что человечество в ходе своего развития превращается в новую мощную «геологическую силу», своей мыслью и трудом преобразующую лик планеты (Вернадский 1988). Соответственно, оно в целях своего сохранения должно будет взять на себя ответственность за развитие биосферы, а это потребует от него определённой социальной организации и новой, экологической и одновременно гуманистической этики.

Думается, что время пришло.

Библиография

Balassa, Bela. 1961. The Theory of Economic Integration. Westport: Greenwood Press.

Barantsev, Rem. 2002. “Assembling Wholness.” In Globalization: A Synergistic Approach. Moscow: Russian Academy of State Service. http://spkurdyumov.ru/rags/ (in Russian).

—. 1998. “On Trinitary Methodology.” The Philosophical Age. Almanac. Between Physics and Metaphysics: Science and Philosophy. http://ideashistory.org.ru/a07.html (in Russian).

Benedikter, Thomas. 2009. The World’s Modern Autonomy Systems: Concepts and Experiences of Regional Territorial Autonomy. Bolzano: Institute of Minority Rights, EURAC Research.

Burgess, Michael. 2006. Comparative Federalism: Theory and Practice. New York: Routledge.

—. 2000. Federalism and the European Union: The Building of Europe, 1950-2000. Routledge: New York.

Coppieters, Bruno, Tamara Kovziridze, and Uwe Leonardy. 2003. “Federalization of Foreign Relations: Discussing Alternatives for the Georgian-Abkhaz Conflict.” Belfer Center for Science and International Affairs at Harvard University. April 2. http://belfercenter.ksg.harvard.edu/files/csp_workingpaper_2.pdf.

Elazar, Daniel J. 1987. Exploring Federalism. Tuscaloosa: The University of Alabama Press.

Furman, Dmitry E., ed. 2001. Azerbaydzhan i Rossiya: Obshchestva i gosudarstva. Moscow, Letnii Sad.

Haken, Hermann. 1981. The Science of Structure: Synergetics. New York: Van Nostrand Reinhold.

Hueglin, Thomas O., and Alan Fenna. 2006. “Comparative federalism: A Systematic Inquiry.” Peterborough Broadview Press.

Kelemen, Daniel R. 2003. “The Structure and Dynamics of EU Federalism.” Comparative Political Studies 184-208.

Martin, Terry. 2002. “An Affirmative Action Empire: The Soviet Union as the Highest Form of Imperialism?” Ad Imperio 2: 55-87.

Moiseyev, Nikita. 1995. Modern Rationalism and Philosophical of Wordview. Moscow (in Russian). http://ecsocman.hse.ru/data/423/610/1231/008Moiseev.pdf.

Rad’ko, Timofey. 2000. Theory of State and Law. Moscow: Publishing House “Grif” (in Russian).

Sobutskiy, M. A. 1993. “Several Notes About Binary Thinking in the Humanities and in Daily Life.” Philosophical and Sociological Thought, 30-47 (in Russian).

Sputnik Georgia. 2015. Грузинские эксперты о войне 2008 года и ее последствиях. 6 августа. http://sputnik-georgia.ru/opinion/20110806/214116910.html.

Suny, Ronald Grigor. 1994. The Making of the Georgian Nation. Bloomington: Indiana University Press.

Świętochowski, Tadeusz. 1985. Russian Azerbaijan, 1905-1920. The Shaping of National Identity in a Muslim Community. Cambridge: Cambridge University Press.

Vasil’kova, Valeriya. 1999. Order and Chaos in the Development of Social Systems. St. Petersburg: Publishing House “Lan'” (in Russian).

Vernadskiy, Vladimir. 1988. The Philosophical Thoughts of a Naturalist. Moscow (in Russian).

Watts, Ronald. 1996. Comparing Federal Systems in the 1990s. Montreal: McGill-Queen’s University Press.

Wolfdieter, Bihl. 1975. Die Kaukasuspolitik der Mittelmächte. Teil I. Ihre Basis in der Orientierung und ihre Aktionen 1914-1917. Vienna, Kohln, Graz: Böhlaus.

Yegorov, Aleksey. 2004. “Leagal Integration and Its Substance.” State and Law, 74-84 (in Russian).

Абасов, Али. 2015. «Международные отношения Азербайджана и Германии от истоков и до начала ХХ века: политический аспект.» Диссертация на соискание ученой степени доктора философии по политическим наукам, Баку.

Абасов, Али, и Арутюн Хачатрян. 2005. Карабахский конфликт. Варианты решения: идеи и реальность. Баку-Ереван: Ноян Тапан и Areat.

Аркомед, С. Т. 1923. Материалы по истории отпадения Закавказья от России. Тифлис: Красная книга.

Баберовски, Йорг. 2008. «Доверие через присутствие. Домодерные практики власти в поздней Российской империи.» Ad Imperio (3).

Багирова, Ирада. 2007. Процессы интеграции на Южном Кавказе: исторический опыт ХХ века. Т. 2, в Южный Кавказ: Перспективы интеграции., 56-65. Баку-Тбилиси-Ереван.

Баранцев, Рэм Георгиевич. 2002. «Комплексирование целостности.» В Глобализация: синергетический подход. Москва: Российская академия государственной службы. http://spkurdyumov.ru/rags/.

—. 2004. «Тернарный ответ на бинарный вызов.» Anthropology. http://anthropology.ru/ru/text/barancev-rg/ternarnyy-otvet-na-binarnyy-vyzov.

—. 1998. «О тринитарной методологии.» Философский век. Альманах. Между физикой и метафизикой: наука и философия. http://ideashistory.org.ru/a07.html.

Василькова, Валерия Валентиновна. 1999. Порядок и хаос в развитии социальных систем. Санкт-Петербург: Издательство «Лань».

Вернадский, Владимир Иванович. 1988. Философские мысли натуралиста. Москва. http://www.runivers.ru/lib/book6249/146742/.

Галвное. 2011. Россия потребовала от Киева вступления в ЕврАзЭС. 16 декабря. http://glavnoe.ua/news/n91416.

Диланян, Нунэ, Али Абасов, и Джана Джавахишвили. 2006. Южный Кавказ: Перспективы интеграции. “Towards Transparent and Accountable Regional Politics: South Caucasus Political and Civil Society Dialogue” Project.

Егоров, Алексей Владимирович. 2004. «Правовая интеграция и ее содержание.» Государство и право, 74-84.

Лебанидзе, Георгий. 2015. «В Грузии вновь заговорили о федерализации.» Radio France Internationale. 6 декабря. http://ru.rfi.fr/kavkaz/20151205-v-gruzii-vnov-zagovorili-o-federalizatsii.

Мартиросян, Армине. 2014. “V Yerevane proshla aktsiya protesta protiv vstupleniya Armenii v YevrAzES.” Kavkazskiy uzel. October 9. http://www.kavkaz-uzel.eu/articles/250513/.

Мемориал. 2011. Грузинский эксперт о необходимости обсуждения вопроса о независимости Абхазии. 12 июня. http://www.memo.ru/d/81506.html.

Моисеев, Никита. 1995. Современный рационализм и мировоззренческие парадигмы. Москва. http://ecsocman.hse.ru/data/423/610/1231/008Moiseev.pdf.

Обросков, Анатолий. 2008. «Д. А. Медведев назвал геноцидом нападение Грузии.» Проза. 10 августа. http://www.proza.ru/2008/08/11/170.

Подробности. 2004. Абхазия отвергла предложение Грузии об объединении. 26 мая. http://podrobnosti.ua/123557-abhazija-otvergla-predlozhenie-gruzii-ob-obedinenii.html.

Радько, Тимофей Николаевич. 2000. Теория государства и права. Москва: Издательство «Гриф».

Симонян, Юрий. 2015. «В Грузии задумались о федерализации.» Независимая газета. 1 декабря. http://www.ng.ru/cis/2015-12-01/6_gruzia.html.

Собуцкий, M. A. 1993. «Несколько заметок о бинарном мышлении в гуманитарном знании и в повседневной жизни.» Философская и социологическая мысль, 30-47.

Сухов, Иван. 2008. «Россия возвращается на Южный Кавказ через Анкару.» ATC. http://www.atc.az/index.php?newsid=387.

Фонд Фридриха Эберта. 2002. «Южный Кавказ – нестабильный регион амороженныхз конфликтов.» Материалы международной конференции по Кавказу Фонда Фридриха Эберта Берлин, 26-27 ноября 2001 г., Берлин. http://fes.ge/geo/index.php?option=com_content&view=category&layout=blog&id=29&Itemid=36.

Примечания

[1]Например, очень высокая степень автономии существует для ряда регионов Испании, являющейся парламентской монархией; высокой степенью автономии обладает Южный Тироль в унитарно-парламентской республике Италия и т. д. (Benedikter 2009).

[2] В этой статье, название «Закавказье» используется в отношении Южного Кавказа, когда речь идет об определенном периоде в истории.

[3] Эта проблема и сегодня хорошо известна в мире и ведет к сепаратизму в Канаде, Испании, Италии и т. д.

[4]Одним из первых и детально проанализированных мероприятий стала международная конференция по Кавказу – «Южный Кавказ – нестабильный регион замороженных конфликтов», проведенная немецким фондом Фридриха Эберта в Берлине (Фонд Фридриха Эберта 2002). В рамках конференции были представлены девять тематических комплексов, среди которых – «Региональное экономическое сотрудничество: реальность и видение», в котором посредством подобного сотрудничества предполагалось снижение остроты конфликтов; «Интеграция Кавказского региона в супрарегиональные кооперативные структуры», в котором была проанализирована деятельность ГУАМ, ЧЭС, предложены новые модели супрарегиональных кооперативных структур; «Европа и Кавказ – пакт стабильности?» – обсуждение моделей стабилизации ситуации на Кавказе, расширяющейся роли Европы в делах Южного Кавказа и т. д. Такого рода конференции под разными названиями регулярно проводились в Грузии и за рубежом, а также входили в повестку практически всех саммитов европейских структур.

[5] Такое мнение звучало в речах и заявлениях В. Путина, Д. Медведева и других официальных лиц России. Этот, как бы демократический подход, не в последнюю очередь свидетельствует в пользу «права нации на самоопределение», а потому по крайней мере двусмысленнен.

[6]Оба лидера России даже называли действия Грузии – геноцидом. «На мой взгляд, это уже элементы какого-то геноцида против осетинского народа», – цитируют В. Путина (Обросков 2008).
[7] Россия потребовала от Киева вступления в ЕврАзЭС (Галвное 2011). Азербайджану неоднократно предлагалось Москвой участие в этой организации, тем более что «братская» Турция не имела (до конфликта с Россией) особых возражений. Как известно, вопрос о вступлении Армении в ассоциированные члены ЕС был отложен под давлением России, В Ереване прошла акция протеста против вступления Армении в ЕврАзЭС в октябре 2014 года (Мартиросян 2014).

Оставьте Комментарий

Что вы думаете по этому поводу?